"Будни вертолетного синоптика". - Воспоминания ведущего научного сотрудника ИГКЭ, доктора биологических наук Александра Минина о службе метеоролога после окончания университета
("К празднику, Дню метеоролога, Всемирному метеорологическому дню 23 марта").
"Фронт над Балтикой
Поскольку армейскую лямку я еще не тянул, то по окончании университета в 1982 году, невзирая на красный диплом и семейное положение, прямым ходом пошел на два года отдавать долг Родине по своей военной специальности – инженером-синоптиком. По-простому это метеоролог, а еще проще – предсказатель погоды. Направили меня в Прибалтийский военный округ. В полк я пришел с вполне понятной установкой провести ближайшие два года тихо, не высовываться, стараться избегать сложных ситуаций и лишней ответственности. Способствовал этому и мой статус двухгодичника – понятно, что человек временный, значит, должен по определению «косить» от службы, да и какой с него спрос? Это же не кадровый военный, которого можно чем-то прижать. Хотя я, как человек деревенского происхождения всегда с почтением относился к армии (даже была мысль в школьные годы пойти в Нахимовское в память о деде-авроровце, участнике Цусимы) и совсем уж наглеть не собирался. Однако, при всем этом – не отягощаться службой, побольше читать книжек, ездить на Балтийское море, общаться с друзьями и родней в Калининграде и постараться не совсем уж терять два года даром в армейской упряжке, имея ввиду желание в последующем заниматься наукой.
Вертолетный полк, на паях с полком истребителей, базировался на бывшем аэродроме вермахта недалеко от Калининграда. Главными в гарнизоне были, конечно, истребители – «элита» авиации, и командиром всей части – командир истребительного полка. В старой части гарнизонного городка в добротных немецких домах с обширными подвалами жили семьи военных, сумевших разными способами попасть в эти миникрепости. Но основной массе офицеров этого сделать не удалось, и они теснились в панельных современных многоквартирных сооружениях в четыре-пять этажей на новой территории городка.
Первое же утреннее построение полка меня несколько смутило и одновременно вдохновило. Я все-таки попал в реальную боевую часть и ожидал известного по фильмам и передачам о Советской армии соответствующего антуража, дисциплины и всяких строгостей. Но командир полка начал распекать экипаж дежурного звена за неготовность к боевому дежурству. Мало того, что накануне экипаж вылетел «по шарам» спустя лишь сорок пять минут после объявления тревоги, так еще и не смогли сбить шары, поскольку пулеметы оказались без боекомплекта, а личное табельное оружие летчики забыли взять. Дело в том, что полк базировался недалеко от западной границы и Балтийского моря. Оттуда, с запада, с воздушными течениями периодически засылались «подарки» в виде съемочной и всякой другой аппаратуры, которая крепилась к воздушным шарам. Поэтому всегда в боевой готовности на аэродроме должен находиться экипаж, который по тревоге за несколько минут должен взлететь, отыскать эти шары и уничтожить. Благодаря западным ветрам шары могли проникать далеко вглубь нашей территории. Причем запускались шары, как правило, в большом количестве, поэтому надо было сбивать все, чтобы не пропустить тот, на котором крепилась аппаратура, а не муляжи. Кстати, «подарки» поступали не только по воздуху: позже знакомые университетские ребята из Калининграда рассказывали, что на берегу моря был обнаружен полуразбитый контейнер, наполненный колорадскими жуками.
– Да, бардака и тут хватает, – удовлетворенно подумал я, поскольку перспектива провести два года в жестких условиях армии после студенческой вольницы поначалу пугала. – Везде, оказывается, люди. Ничего, адаптируемся...
Несколько месяцев я прожил в гарнизонной гостинице, разделяя комнату с командированными летчиками и такими же, как я, ожидающими жилье. Мне, как семейному человеку, комната в принципе полагалась. Но получить ее было трудно, тем более двухгодичнику. Однако повезло с секретарем жилищной комиссии полка. Им оказался старший лейтенант нашей же вертолетной метеослужбы Саня Архипов. Кудрявый, с вихрастым чубом, широкой улыбкой и хорошим чувством юмора, но несколько скандалист по натуре, он знал всех в полку, его голос с утра громко разносился по всему штабу. Саня воткнул меня в какие-то жилищные списки и уже месяца через три я поселился в угловой комнатке площадью около девяти квадратов на верхнем пятом этаже страшненького панельного дома.
Первое время мне удавалось, не нарушая приличий, несколько манкировать службой. Тем более что метеорологи тоже были «белой костью» в авиации, в отличие от «реальных» технарей, и пользовались некоторыми привилегиями в плане свободы дисциплины. Да и базировалась метеослужба прямо в штабе полка, на верхнем этаже, как раз над кабинетом командира части. Поскольку метеослужба была совмещенной – вертолетчики и истребители сидели вместе, штаты были укомплектованы полностью (пятеро офицеров у вертолетчиков и четверо у истребителей), то суточные дежурства выпадали примерно раз в неделю. Утро начиналось с построения полка, потом тусовка в основной комнате метеослужбы, когда собирались все свободные от дежурства офицеры, а потом – кто как устраивался. Если выпадали какие-то мероприятия – делать нечего, приходилось торчать в расположении части. Если же день обещал быть свободным, то можно было при определенных усилиях располагать своим временем относительно свободно. Чем я и пользовался в дальнейшем, осваивая побережье Балтики от Светлогорска до Зеленограда или собирая крупную нетронутую ежевику возле аэродрома.
Выпал, правда, на это время не совсем удачный период. Соседи поляки затеяли устраивать демократию (была осень 1982 года), и где-то месяц полк был на военном положении в готовности номер один. Всем, даже мне, выдали табельное оружие, о том, чтобы покинуть расположение части, не могло быть и речи. Но поляки вскоре решили свои проблемы без нашей помощи, и полк вернулся к нормальной жизни.
Обслуживать полеты самостоятельно меня пока не допускали, чему я был весьма рад. Тем более, что пример неудачного начала такой деятельности был перед глазами. Примерно в одно время со мной в метеослужбу истребителей пришел после военного училища молодой лейтенант. Нормальный парень, грамотный в нашем деле, общительный, за словом в карман не полезет, и нам казалось, что пойдет он далеко. С людьми легко сходился, но, как оказалось, не со всеми. На первых же самостоятельных полетах, которые для него случились довольно быстро (его начальник, мелкий, суетливый, вечно чем-то озабоченный капитан Пилипенко долго не церемонился с подготовкой его к этому основному виду работы военного метеоролога), командир настолько жестко «приложил» его при всех, что парень так и не смог психологически оправиться. Об обеспечении полетов дальше даже речи не могло быть, и в скором времени пришлось перевести его из метеослужбы на общественную комсомольскую работу, а потом он вообще исчез из части. То, что командир части может приложить, узнал и я, когда как-то бежал после строевой к себе на метео на ходу расстегивая шинель и наткнулся на него в штабе. За незастегнутую пуговицу получил крепкое, доходчивое внушение и трое суток «губы» (хотя я и из другого полка), куда немедленно и отправился. Мой начальник приложил немало усилий, чтобы вызволить меня из заточения раньше отведенного срока. Если уж за пуговицу так, то что там получил бедолага… Так что его начальник с помощью командира сломали парню карьеру и жизнь, а армию лишили в общем-то хорошо подготовленного и хотевшего служить специалиста.
Хотя у тех же истребителей был и другой пример – старший лейтенант Серега Мушенко, кстати бывший двухгодичник (закончил ленинградский гидромет). Невысокого росточка, пухленький, подслеповатый, мягкий в общении, добрый любитель выпить (с кем только он в полку не выпивал!?). Казалось бы, что тут делает этот интеллигентик? Да еще у истребителей, это не наши дородные и в целом добродушные вертолетчики. С этими на обаянии не проедешь. Но на полетах Серега удивительным образом преображался, превращаясь в громогласного и уверенного в себе метеоролога, который общался с летчиками и командирами на одной волне. Видимо, это чудесное перевоплощение так поражало последних, что Сереге прощалось то, за что другие огребли бы по полной. В полку ходили легенды о его способностях попадать в замысловатые ситуации и благополучно выпутываться из них. Чего стоит история, когда он поддался недолгим уговорам своих бойцов – литовцев «заскочить» по дороге с учений домой, навестить родителей одного из них. Встретили Серегу на хуторе гостеприимно, накормили, напоили (что не сложно, учитывая его малогабаритность), спать уложили. Поскольку бойцам покидать родные края не хотелось (они, как позже выяснилось, тоже неплохо проводили время: ездили на военном зеленом ЗИЛе с огромным кунгом, напичканным аппаратурой, по окрестностям, будоража местное население, и на танцы в соседнюю деревню), Сереге на завтрак подали добрую литовскую самогонку, на следующий завтрак – тоже. Через несколько дней он нашел в себе силы противостоять гостеприимству и отдал команду «на базу». Все ждали, что это путешествие на метеомашине по живописным местам Литвы закончится для Сереги печально – но нет, чудесным образом все рассосалось.
Мой посредственный начальник капитан Мартьянов был офицер нестроевой (сломал ногу при аварии ГАЗ-66 на учениях и сильно хромал), имел грузную фигуру, округлое багровое лицо, зычный прокуренный голос и большой авторитет среди летчиков. Мне он казался стариком, хотя было ему, наверно, немного за сорок. Он чувствовал погоду и так ее докладывал, в том числе и заезжим начальникам и комиссиям, что ему безоговорочно верили, и он почти всегда оказывался прав, даже если фантазировал из-за недостатка информации или погода немного «шалила», отклоняясь от его прогнозов. Как мудрый мужик он не стал меня сразу «кидать под танк», как истребительный коллега, здраво рассудив, видимо: а что ему со мной делать, если меня тоже «приложат» (тем более кадр после университета, кто знает, что у него с головой…?). На комсомольскую не переведешь, на повышение или в другую часть тоже…
Я ходил с ним или с Саней Архиповым на полеты около года, набирался опыта, но надеялся, что до конца срока меня так и оставят в покое. Однако тут двухгодичник не угадал. Больничные, отпуска сделали свое дело. В один прекрасный день начальник объявил, что ближайшие полеты будет обслуживать лейтенант Минин самостоятельно.
Обеспечение полетов – дело ответственное и нервное. Начинается с анализа погоды, состояние которой метеоролог докладывает перед разведкой погоды. Я пришел заранее в комнату полетов, развесил карты. Матерые вальяжные летчики в летных комбинезонах заполняли комнату, снисходительно поглядывали на юного бледно-красного лейтенанта, но исправно записывали данные о давлении, температуре воздуха, направлении и скорости ветра. Поухмылялись над дежурными фразами о необходимости избегать столкновения с птицами, высота полета которых до … Я уже знал, что в случае предпосылки к летному происшествию или, не дай бог, самого происшествия, разборки начинаются с метеослужбы: ошиблись, не предупредили, не предвидели и т.д. Поскольку все доклады перед каждыми полетами записывались на магнитофон, то приходилось постоянно повторять определенный набор дежурных фраз.
На разведку погоды обычно летал командир полка, либо кто-то из опытных летчиков, командиров эскадрилий. Он докладывал реальную погоду – видимость, высоту нижней кромки облаков, и все, что заслуживало внимания. После приземления разведчика погоды летчики опять собирались, выслушивали его доклад, а затем вновь доклад метеоролога. После этого, если была несложная погода, метеорологу можно спокойно сидеть на КП вместе с руководителем полетов, отслеживать погоду по своей метеостанции, советоваться при необходимости со «старшим товарищем» из метеослужбы округа, который также нес дежурство во время полетов и располагал данными по более обширной территории.
Поначалу мне везло с погодой. Да меня и не посылали на ночные полеты или в сложную погоду. Я уже освоился, и даже начинало нравиться мое положение, уважение боевых летчиков, которые довольно скоро принимали меня как своего. Я уже мог вместе с ними посмеяться над «погода будет обусловлена ложбиной низкого давления…» – «ты лучше скажи, в какой ложбине нам завтра собираться! Ха-ха-ха».
Долго так продолжаться не могло, и наступил день, когда я нарвался на сложную погоду. Как назло, у летчиков не хватало часов налета в сложных метеоусловиях. А от этого зависели их показатели по летной подготовке и денежное довольствие. До этого почти две недели погода была «простая»: солнышко, легкие облачка, четкая видимость. Поэтому командир полка ходил злой, и задергал метеослужбу вопросами-требованиями: когда придет «нормальная» погода? Мне уже приходилось на учениях однажды помогать летчикам в такой ситуации, когда в абсолютно ясной ночной погоде я передавал в округ «дымку на высоте 150 метров и видимость полтора километра» – что требовалось для налета часов в СМУ (сложных метеоусловиях). Дежурный из округа орал, что по всему округу «миллион на миллион» и какого фига один я передаю такую хрень. Но эту хрень с воздуха исправно давали летуны, поэтому я с чистой совестью передавал ее дальше (когда полеты закончились, я позвонил дежурному в округ и с удовольствием сообщил, что погода у меня резко улучшилась, чем вызвал очередной поток интересных слов в свой адрес). Тем более, что все, в том числе и в округе, знали, зачем это делается. Но это было на другом аэродроме, около города, в режиме учений, дымку можно было оправдать промышленным происхождением (что я и делал). Понятно, что повторять такие фокусы часто нельзя.
В тот день я с утра заступил на дежурство и мне сразу не понравилась карта погоды. Ночью атмосферный фронт прошел Скандинавию и болтался где-то над Балтикой. Поскольку станций в море не было, определить его местоположение было нельзя, скорость его передвижения тоже, видимо, изменилась по сравнению с ночной. Очередная сводка погоды по региону через три часа ясности не принесла. По всей видимости, фронт застрял над морем. Но насколько? И когда он вздумает двинуться дальше, – никакая наука ответить не могла. Такое уже не раз здесь случалось. Прогнозировать погоду, особенно около моря – неблагодарное занятие. Надо иметь либо многолетний опыт, либо чутье, чем я еще не располагал. Оставалось надеяться на информацию с метеостанций региона и в основном северной Европы, поскольку погода шла оттуда. Информация обновлялась каждые три часа. И я внимательно всматривался в синоптические карты, пытаясь просчитать следующие шаги атмосферного злодея.
Время ночных полетов приближалось. Небо было затянуто сплошной облачностью, но видимость хорошая и без дождя. Я подготовил последнюю карту и решительно нарисовал дугу фронта над морем, ближе к своему побережью.
Летчики без обычного зубоскальства расселись по местам. Вошел командир.
- Товарищи офицеры!
Все дружно встали. Командир, насупившись, быстро прошел к столу.
- Метео! Докладывайте!
В напряженной тишине я подошел к развешенным картам.
«… погода обусловлена малоподвижным атмосферным фронтом, который расположился над акваторией Балтийского моря. В ближайшие часы мы ожидаем его выход на побережье, осложнение погоды, грозы, кучево-дождевые облака на высоте 100-150 метров мощностью до 3-5 километров, штормовой ветер с порывами до 25 метров в секунду. В сложившихся условиях считаю, что полеты нужно отменить». Последние свои слова я услышал, словно со стороны. Будто это и не я говорил.
- На каком расстоянии фронт? – прозвучал в звенящей тишине вопрос командира.
- На запад 50-70 километров. Я фантазировал, но не отвечать было нельзя. Ладно, свое я сказал. Коленки подрагивали, во рту пересохло, но главное было сделано.
– Я лечу на разведку погоды.
Командир встал и пошел на выход, все тоже вскочили. Я бросился наверх на КП к телефону. Спустя минуту, покряхтывая, поднялся руководитель полетов, Александр Иванович.
- Ну что Саня, полетаем?
- Не думаю, Александр Иванович.
- Ладно, посмотрим.
Александр Иванович был человеком добродушным и спокойным. Он никогда не кричал в эфир, даже когда молодые (и не только) летчики умудрялись улетать в противоположном от нужного направлении (поскольку граница была рядом, то наши вертолеты иногда вдруг оказывались на «вражеской» территории, что полякам почему-то не очень нравилось). Сейчас он тоже выглядел умиротворенным.
На рулежке показался вертолет командира. На полосе он остановился, лопастей в бешеном вращении совсем не стало видно. С короткого разбега вертолет взмыл в небо.
- Высота сто метров. Облаков нет, выше сплошная. – раздалось на КП.
- Понял. – Александр Иванович внимательно смотрел на монитор.
Прошло несколько томительных минут.
– Высота сто пятьдесят метров. Условия норм… - в этот момент в эфире явственно раздался удар грома и громкий треск…- ные. Грозы нет. – Голос командира не изменился. Александр Иванович сидел, опустив голову. Но во всей его позе чувствовалось напряжение. Я лихорадочно думал, сообщать в округ или нет о том, что услышал. Решил, что пока рано: все-таки командир на разведке, не враг же он себе и своим подчиненным…
– Возвращаюсь. Всем собраться в комнате полетов.
Я позвонил своим дежурным бойцам, получил последние данные по погоде и помчался вниз.
Командир был также решителен.
- Погода нормальная, есть кучевые облака с нижней кромкой сто пятьдесят метров, дождя нет. Потряхивает, но ничего. Видимость 4-6 километров. Опасных явлений погоды не отмечено.
- Метео! Докладывайте. – внезапно выкрикнул он.
Я вскочил и подошел к карте.
- Теплый фронт в ближайшие час-полтора выйдет на побережье. Гроза, порывы ветра более двадцати пяти метров в секунду. Считаю, что полеты начинать нельзя и об этом буду сообщать в округ – выпалил на одном дыхании.
В комнате повисла тишина. Командир, отвернувшись, смотрел в окно. Затем он медленно повернулся, взглянул на меня и коротко бросил: – В машину. Едем на РЛС.
Радиолокационная станция (РЛС) размещалась около аэродрома. Из окон метеослужбы была видна огромная полукруглая антенна на пологом холме. Станция обслуживала истребителей и вела наблюдения за перемещениями летательных аппаратов, и не только наших, в радиусе нескольких сотен километров. Одного из дежурных, капитана Васильева, я знал хорошо. Это был приветливый человек, с волевым лицом, немногословный. Дежурные РЛС – важные люди в авиации, с ними считаются все, включая командование. И тревожить их по пустякам не мог никто, в том числе и метеослужба (типа: а дайте посмотреть облачность), тем более мы, вертолетчики.
Под землей оказалось просторное помещение, напичканное приборами и экранами.
- Сиди – бросил командир капитану, когда тот попытался встать. – Покажи, что там над морем творится. Васильев начал крутить тумблеры настройки и через несколько мгновений на экране предстала дуга ярких светлых пятен, протянувшаяся над морем.
- Ого! – Васильев откинулся в кресле. – Хорошая там облачность.
- Это же теплый фронт, о котором я говорил! – Я суетливо достал синоптическую карту и начал раскладывать ее на столе. – Видите, идет уже почти вдоль нашего побережья, как я и рисовал!
Совпадение линии фронта на карте и гряды облачности на экране было действительно почти идеальным. Я чувствовал, что свечусь, как эти светлые пятна на экране. Командир хмуро молчал.
- Ладно, поехали. – буркнул он. Я почувствовал, как огромный груз свалился с плеч, так стало легко и свободно.
Полеты в тот день были отменены.
На учениях как на учениях
В нашем вертолетном полку очень не любили начальника политотдела. Полк недавно вернулся из Афганистана, летчики участвовали в реальных сражениях, в большинстве своем были при орденах и вполне логично считали себя боевыми офицерами со всеми вытекающими последствиями.
Начальник политотдела подполковник Логинов в Афгане не был, но всегда «был» большим специалистом по политической части. Кроме того, согласно достоверным слухам, его жена приходилась близкой родственницей высокому военному чину в генштабе. Этими обстоятельствами, видимо, компенсировались некоторые недостатки подполковника по своей прямой летной деятельности. Зато по политической линии, по умению красиво, с рокотом в голосе вскрывать пороки сослуживцев ему не было равных. Грешили на подполковника, и не без основания, и по части утечки информации о всех более или менее значимых происшествиях в полку в штаб округа.
Так или иначе, но командир полка подполковник Овчинников не мог считать себя в полку хозяином. Он хоть и имел рост под метр шестьдесят, но лихая фуражка нового образца существенно сглаживала этот недостаток, а орден Красной звезды и год войны в Афганистане давали все основания ощущать себя выше многих штабных крыс. Однако этого не получалось. Служба в мирном Союзе отличалась от лихих военных будней Афгана: здесь по-прежнему «уважаемые» люди имели приоритет перед заслуженными.
… Эти учения проходили по «итогам» конфликта Великобритании и Аргентины за Фолклендские острова. Неожиданной ночной вертолетной атакой англичане в значительной степени обеспечили успех всей операции. Поэтому отработка взаимодействий вертолетчиков с другими родами войск в ночных условиях была, видимо, необходима.
Но начались учения для меня еще с одного испытания. Колонна обеспечения, куда входила и машина метеослужбы, прибыла на место только к вечеру. Узкие немецкие дороги, зажатые бесконечными рядами огромных тополей, не были приспособлены для массового перемещения современной военной техники, поэтому скорость передвижения была очень невысокой. Бойцы едва успели настроить аппаратуру и приняли первую информацию, как приземлились вертолеты и объявили построение. Я выскочил из машины, на ходу просматривая листок с данными о погоде. На улице задувал приличный ветер, рваные облака быстро пролетали на восток.
Я стоял в заднем ряду и рассеянно слушал вводные командира. Машинально поправил фуражку и почесал затылок:
– Метео! Хватит чесаться! – я напряженно вытянулся. – Выйти из строя! Голос командира не предвещал ничего хорошего. Технари заоглядывались и расступились. Я вышел из строя и развернулся. Под взглядами сослуживцев оказалось очень неуютно.
– Поступило штормовое предупреждение из округа. Ночью ожидается сильный ветер. Доложите, что там с ветром, надо крепить лопасти, или нет. – Командир повернулся ко мне.
Я лихорадочно соображал. Карту погоды видел только рано утром, вроде ничего страшного она не предвещала. К тому же полигон был удален от моря, неожиданностей от него тоже быть не должно. Да и лето, не самая еще пора для сильных ветров. С другой стороны, кто его знает, с дежурным в округе я переговорить еще не успел, и свежей информацией, так же как и советом, не располагал. Хотя, впрочем, это ведь наверняка они, синоптики из округа, перестраховываются, шлют штормовые командованию на всякий случай. Я поднял голову и взглянул на строй сослуживцев. Они расслабились и всячески подсказывали решение, корчив страшные рожи в задних рядах и показывая кулаки. Я и сам понимал, что положение у меня хреновое. Можно, конечно, сыграть под дурачка: мол, раз мои метеоначальники предупреждают, значит, так оно и будет, я подчиняюсь. Но сразу понял, что это не прокатит. Скажешь «крепить» – обеспечишь технарей часом-другим тяжелой работы после дневного перехода, когда все уже нацелились на столовую и на вечерний отдых «на природе». А вдруг ветра не будет? Тогда потом вообще прохода не будет. Ребята, конечно, поймут, но все-таки… Скажешь «не надо крепить» – а если ветер будет? Я даже зажмурился.
– Ну, так что? – переспросил командир.
Я решительно повернулся к нему. – «Мы в тыловой части антициклона. Ночью температура понизится, контраст с морем станет слабее и ветер стихнет. Других опасных явлений тоже не ожидаю. Так что крепить лопасти не нужно» – отчеканил уверенно и громко. Строй одобрительно загудел.
– Говоришь, значит, не нужно. – Командир на мгновение замолк, глядя на меня. – А мне вот из округа говорят, что надо… А?
– Перестраховываются, товарищ командир!
– Перестраховываются? Да, они это умеют. – задумчиво пробормотал командир. –Ладно. Поверю тебе. Разойтись!
Технари и летчики дружески хлопали меня по пути в столовую, а я тоскливо думал: «Что за служба такая? Почему я должен решать и отвечать? Теперь же всю ночь не засну, ветер буду караулить. А если поднимется – что делать? Тревогу объявлять?! А на кого материальный ущерб спишут? Да что материальный, тут судом пахнет. И не товарищеским офицерским, а самым справедливым трибуналом! И смягчающих заслуг ведь нет, не заслужил еще. Кроме одной, что идиот. Надо было на окружных спихивать. Ну поработали бы технари час-другой, поматерили бы меня. Потом бы с большим удовольствие выпили, выспались и потихоньку бы все рассосалось. И я вроде как выполнял предписания старших, как и положено в армии. Эти еще из округа… Не зря полковые метеорологи их не любят. Туда ведь как попадают: не прижился человек в коллективе метеослужбы полка – куда его? Да как и везде – на повышение. Вот и собираются там такие крендели, которые потом подставляют боевых метеорологов, даже двухгодичниками не гнушаются. Нет бы сразу написали: полеты запретить, лопасти крепить. И все. Так нет, в штормовом, небось, «возможно», «вероятно», «ожидается», а потом пускай метеоролог отдувается. Главное, себя прикрыли.». Но легче от этих мыслей не становилось, слово уже было сказано. Даже ожидающая меня в столовой летная пайка (на учениях все равны – и технари, и летуны!) обычного оптимизма не вызывала.
Ночью я, как и предполагал, дышал свежим воздухом, слушал и оценивал порывы ветра и наблюдал за ночной жизнью полка на учениях. Вот несколько летчиков, явно навеселе, среди был один командир эскадрильи, пытаются пройти через охраняемую вертолетную стоянку и уверяют часового, что им надо. Куда, интересно? Часовой не поддался и пригрозил стрелять. Сработало. Отдельные фигуры мигрируют между столовой и общежитием. В общежитии гудят голоса. Сначала много и громкие, потом все тише и меньше. Ночь затихала, народ успокаивался, отсыпаясь перед новым днем и боевыми задачами. И ветер тоже потихоньку спадал, небо становилось все яснее. Грозные силуэты боевых вертолетов с поникшими лопастями мирно дремали на стоянке в окружении редких часовых. К утру в природе стало совсем спокойно, также как и у меня на душе. Антициклон, одним словом.
На следующий день в ожидании ночных полетов я бродил по окрестностям. Разного рода войск и техники было собрано множество. В одном месте химики собирали огромную кучу из наполненных какой-то гадостью бочек и затем рванули ее. Невероятно красивый столб дыма в форме гриба вырос над полигоном, и все завороженно смотрели на этот знакомый по плакатам из серии борьбы за мир предвестник смерти. Позже, когда я застрял в густом малиннике с нетронутыми ягодами, грохот моторов и лязг железа заставили выскочить из кустов и бежать к дороге. Треск ломаемых зарослей стремительно приближался, я заметался, не зная, куда бежать, как вдруг прямо передо мной, ломая кусты и деревца, выскочил громадный танк. Он таким показался, потому что гусеница была чуть ли не выше меня.
Танк дернулся и замер. Откинулась крышка люка и появилась белобрысая улыбающаяся голова. – «Чего, парень, испугался?» – Он весело заржал. – «Испортили тебе малину!? Ладно, ты только не задерживайся тут, а то остальные скоро пойдут. Могут и не заметить. Ну, давай, авиация». Крышка люка захлопнулась, и танк рванул с места. Я решил не искушать судьбу и быстро направился в свое подразделение.
Ночь выдалась безоблачной и ясной. Из окон КП открывалась поразительная картина. На высоте более двух километров летали Ми-8 и бросали осветительные бомбы. Ниже по «этажерке» в несколько ярусов летали расцвеченные яркими огнями двадцатьчетверки. По очереди они снижались, выходили на боевой курс и стреляли по мишеням. Вдали над Балтикой вспыхивали огромные сполохи и раздавался отдаленный гул. Там работали корабельная артиллерия и морская авиация. Красота! На гражданке такое не увидишь.... Александр Иванович коротко отдавал команды и принимал отчеты летчиков о поворотах, готовности выйти на боевой курс.
Полеты продолжались уже третий час. Я смотрел в окно на кружащиеся в небе гирлянды из огней – именно так виделись в ночи вертолеты. Как вдруг от одного из них оторвалась маленькая красная точка и помчалась на нас.
– Александр Иваныч! Смотрите! Что это? – вырвалось у меня. Но Александр Иванович и сам увидел эту стремительную звезду. Держа микрофон в руке, он замолк и как-то отрешенно всматривался в окно. Казалось, это продолжалось очень долго. Мы оба, словно заколдованные, смотрели на яркую красную точку в темном небе, и не делали никаких движений. На третьем этаже вышки КП, где находились только руководитель полетов и необходимые специалисты, деться было некуда. С четырех сторон окна и крутая лестница вниз. Да, собственно, в этом уже и не было смысла. Красная искра воткнулась в землю в нескольких десятках метров от КП. Яркая вспышка пронзила темноту, затем раздался взрыв, строение чувствительно тряхнуло, со стороны взрыва лопнули и посыпались стекла.
Александр Иванович поднес микрофон ко рту и металлическим голосом даже не спросил, а потребовал ответа: «Кто пустил НУРС?». Эфир, до этого заполненный голосами, ответил гробовой тишиной.
– Повторяю, кто пустил НУРС? – взревел Александр Иванович.
– Я. – этот голос нельзя было не узнать. Голос начальника политотдела подполковника Логинова.
В следующие полчаса все завертелось. Через несколько минут наверх, пыхтя, поднялся командир. Вроде только-что был в воздухе, а уже тут… Командир старался выглядеть озабоченным, но это ему не удавалось. Лицо то и дело невольно расплывалось в довольной ухмылке.
– Что, политотдел хотел вас разнести? Не попал… Но каков, а? Таак. Это серьезная предпосылка к летному происшествию. – Он взял трубку телефона и коротко бросил: соедините меня с командующим. С видимым удовольствием командир ждал, но вдруг поменял интонацию и суровым обеспокоенным голосом доложил командующему о происшествии. Положив трубку, он обвел глазами КП и многозначительно протянул: «Вот так-то, товарищ Логинов».
Все в полку ждали последствий. Но их не последовало. Подполковник остался на своем месте, даже выговора не дали. Такие вот будни армейских учений и мирно-боевая действительность тех лет…
***
Отношение к службе в армии после университета разное. Кто-то считал это потерей времени и «темпа», другие – школой жизни, а кто-то находит в ней свое призвание. Наверно, у каждого своя правда. Вместе со мной служили бывшие двухгодичники, которые остались в армии, другие собирались остаться. И таких в армии, как оказалось, было довольно много. В те годы на гражданке было неуютно, да и жить особо не на что. Я это ощутил на себе, когда после увольнения пытался устроиться на работу, никто меня особо не ждал, действительно было ощущение определенного «выпадения из потока» и ненужности. Да и зарплата инженера была в два с небольшим раза ниже доходов лейтенанта метеослужбы, что при трех детях было весьма ощутимо. Армия же давала ощущение стабильности и уверенности в будущем. Что касается потери научного «темпа»: до геофака я поступал на биологический факультет МГУ, не получилось, год работал на нижнем складе родного леспромхоза в Архангельской губернии. Потом еще два года армии после университета. Но докторскую именно на биологические науки защитил в 1995, раньше большинства ребят (а может и всех), с которыми поступал тогда на биофак. Так что все зависит от человека. Мне армия не помешала, даже наоборот, дала незабываемые впечатления и действительно определенный опыт общения, принятия и отстаивания своих решений. Совершенно не согласен с мнением, что в армии служат, мягко говоря, ограниченные люди. По башковитости и общему развитию офицеры моей метеослужбы, да и летчики тоже, дадут фору многим университетским выпускникам. Я не стеснялся учиться у них. Вообще метеорологи, что военные, что гражданские, – люди особые и в чем-то похожие. Как иногда говорят в таких случаях, метеоролог – это не профессия, это призвание и образ жизни. Я работал в системе Росгидромета и много общался со специалистами как в Москве, так и в региональных управлениях. И везде это люди приветливые, какие-то участливые и внимательные, готовые всегда помочь, и которые с открытым сердцем всегда принимают своих.
…А метеорологам на гражданке все-таки полегче. Ответственность примерно такая же, как в армии, но по ним хоть не стреляют с боевых вертолетов неуправляемыми реактивными снарядами…"